К Ирине Александровне Антоновой и ее достойному методу управления музеем у меня особое трепетное отношение.
Причем отношение диаметрально отличается от оценки деятельности другого директора — Зельфиры Трегуловой из Третьяковки.
Ирина Александровна любила искусство, людей и жизнь. Она достигла значительных результатов в кресле директора и президента музея. Казалось бы, вот оно — счастье искусствоведа. Быть ближе к власти, искусству и признанию. Иметь возможность провести любую выставку, в любой точке мира.
Однако все это не имеет такого большого значения на фоне одной нерешенной проблемы. Это ее сын.
Парадокс состоит в том, что у Ирины Александровны были возможности и связи, заграничные поездки и авторитет в высоких кабинетах.
К сожалению, ничего из перечисленного не помогло ей ни с реабилитацией сына, имеющего инвалидность, ни с абилитацией, чтобы сын смог себя реализовать (как Мария Баталова в мире кино), ни даже с нормальным интернатом или пансионатом.
Искусствовед потратила долгие годы жизни, чтобы найти тот самый интернат с адекватным персоналом и уходом за людьми с инвалидностью, но так его и не нашла. Ей проще было найти уникальную экспозицию для выставки времен инквизиции, но только не современный интернат для сына.
Не решив эту, казалось бы, решаемую проблему, несчастная женщина ушла в иной мир, оставив сына на попечении случая.
Разумеется, сына определят в какое-нибудь учреждение, но будет ли это то самое учреждение, которое одобрила бы сама Ирина Александровна? А если оно подойдет под ее ожидания, то почему это учреждение не находилось при жизни Антоновой?
Ирина Александровна столкнулась с той проблемой, с которой сталкиваются в России большинство родителей детей с инвалидностью. Проблема эта заключается ни в поездках в санаторий, льготах или пособиях, а в том, кто будет опекать уже взрослого человека с инвалидностью после того, как его родителей не станет?
У меня есть хорошая знакомая — мама взрослого сына — аутиста. Молодой человек сегодня учится в колледже. В детстве, когда проблема была обнаружена, знакомая с мужем начала прилагать усилия, чтобы не только реабилитировать сына, но и обеспечить ему будущее. И это будущее они строят по сей день для него не в России, а на Кипре.
Сын хорошо плавает, принимает участие на чемпионатах. Знакомая надеется, что молодой человек не пропадет на Кипре при помощи спорта. Если я правильно понимаю, на Кипре существует государственная поддержка особенных спортсменов. На сегодняшний день они с мужем купили квартиру на Кипре, чтобы у всей семьи (в первую очередь, у самого сына) было ВНЖ, а затем — гражданство.
Пример Ирины Антоновой — еще одно подтверждение тому, что в России родители особенных детей не чувствуют безопасное будущее.
Они не видят перспектив для детей и не знают, как эту проблему решить.
А ведь сама Ирина Александровна, повторюсь, имела доступ в высокие кабинеты, авторитет, обширные связи, заграничные поездки, возможности и многое другое, которое ее сыну не пригодилось. В этом ее, несчастной матери, беда.
Музей им. А.С.Пушкина будет процветать еще долгие годы, ведь искусство вечно. Коллеги и поклонники Ирины Александровны продолжат искать истину в работах позднего Средневековья или итальянского Возрождения. Но что будет с Борисом Ротенбергом, сыном знаменитого искусствоведа, который в шесть лет мог прочитать наизусть «Евгения Онегина» и остро чувствует несправедливость? Несправедливость по отношению к другому человеку, не к себе. Этот вопрос намного важнее того наследия в искусстве, которое завещала нашей стране прекрасная Ирина Антонова.
Впрочем, так часто бывает с достойными людьми и с их потомками. Остается надеяться, что случай, на котором лежит ответственность за Бориса, окажется наилучшим в череде событий его непростой жизни.
